Как простые жители Крыма спасли десятки невинных жизней

Большинство этих имен можно найти только в архивных документах, рассказывающих об оккупации Крыма. Их не называли героями, они не сражались с врагами в лесах и в подполье. Они просто жили и совершали поступки. О подвигах простых людей – в материале РИА Новости Крым.

"Похоронила" и даже "могилы" показала

Марина Станиславовна Прусс, директор детдома в селе Мамак (сейчас Строгоновка под Симферополем). Женщина с польскими корнями, очень практичная и настойчивая. С юмором – то и дело подшучивала над собственными габаритами. Знавшая ее лично жительница Симферополя Дора Макарычева упоминала о Прусс так: "Этот стокилограммовый "мотылек" успевал облететь в день полгорода. Но дела детдома этого требовали".

Эвакуировать детдом не успели, Прусс осталась в оккупации. Добывать продукты, топливо, лекарства для детей стало намного труднее. Она не просто сберегла своих подопечных, спасла еще двадцать пять еврейских детей. 

После проведённой фашистами "акции" по уничтожению евреев и крымчаков, в детдом стали приводить уцелевших ребят, кого-то спрятали соседи, кто-то скрывался сам. Тринадцатилетняя Мая Лакшина у расстрельного рва смогла спрятаться в кабину грузовика. Сидевший за рулем солдат прикрыл ее плащом и вывез в город, откуда девочка добралась до детдома. Четырнадцатилетнего Пашу Палатника расстреливали. Мать толкнула его в яму за доли секунды до того, как раздались выстрелы. До ночи он пролежал под трупами, потом выбрался. Пришел в детдом.

Марина Прусс в "заговор" вовлекла нескольких сотрудников. За взятки в управе выправляла на детей новые метрики якобы вместо утраченных. Учила детей новым именам и фамилиям. По бумагам "похоронила" двух девочек-евреек, о которых прознали полицейские, и даже, когда потребовали, показала свежие могилы на кладбище. 

До осени 1943 года директор детского дома, у которой на руках было 96 воспитанников, ухитрялась числиться на хорошем счету у оккупационных властей, о ней даже вышла заметка в газете. Упоминалась в ней "энергичная, любящая детей заведующая домом М.С. Прусс". Но затем Марину Станиславовну с работы сняли. Она сумела переправить старших мальчиков в лес, и их исчезновение показалось подозрительным. Позже остальных детей при ее участии удалось вывезти в Симферополь и пристроить в семьи.

Что случилось с Мариной Прусс после войны, точно неизвестно. Среди репрессированных ее имени нет. Но в детдоме она больше не работала.

Прикрывались детьми

Воспитательница единственного детского сада в Бахчисарае Сайде Арифова спасла 15 детей из еврейских и крымчакских семей. Она выдавала их за крымско-татарских малышей. Хотя архивы ЗАГСа были уничтожены при отступлении советских войск, оставалась вероятность, что кто-то мог донести, проговориться. Обошлось. Сайде даже поверили в комендатуре, где она свидетельствовала, что в садике еврейских детей нет.

Ей было 25 лет. Она верила в то, людей нельзя разделять по национальностям, и что нет большего греха, чем покуситься на жизнь ребенка.

Но самое большое испытание ожидало Сайде Арифову к концу 1943 года. К тому времени советская авиация стала серьезной угрозой для немецких транспортов. "Прикрывали" суда, следовавшие из Керчи в Севастополь… детьми. Для этих целей немцы использовали воспитанников керченского детдома. Десятки раз корабли, на верхней палубе которых держали детей и сотрудников, проделывали путь от одного конца полуострова к другому. На недолгий отдых детдомовцев отправили из Севастополя в Бахчисарай. Затем их планировали вывезти в Германию.

Именно Арифова занималась обустройством детей, собирала по всему городу посуду, одеяла и подушки, продукты, а позже — стройматериалы: детей удалось поселить в селе Салачик, за пределами города. Девушка к тому времени считалась "неблагонадежной", незадолго до освобождения полуострова она была арестована, отправлена в лагерь. Уцелела чудом. Детей, к счастью, немцы вывезти не успели.

Сайде чуть больше месяца прожила в Крыму, свободном от фашистов. А потом вместе со всеми крымскими татарами была выслана из Крыма.

Он не хотел спасать одного себя

Ной Ломброзо. Жил в Симферополе, в Старом городе, где целые улицы заселяли крымчаки. Репутацию имел не такую, чтобы родные им гордились: парень хулиганистый, бойкий, хотя — открытый, веселый.

Когда в декабре 41-го на стенах появились приказы комендатуры о явке на пункты сбора, он решил не идти. Хотя полицаи вместе с немецкими солдатами проверяли дома, и тех, кого находили, могли убить на месте.

Можно было попытаться спрятаться. Уйти из города туда, где не знают. Попытаться достать другие документы.

Он не хотел спасать одного себя. "Ему удалось подстеречь и убить немецкого офицера, забрать пистолет, переодеться в его форму, — рассказал крымский историк, доктор философии в современной истории Оксфордского университета Михаил Кизилов. — А затем он взял немецкую машину, догнал колонну грузовиков, в которых везли на расстрел крымчаков и евреев, в том числе и его родных. И обстрелял конвой, убив двух немцев".

Конечно, ни единого шанса отбить близких и даже помешать движению колонны у Ноя Ломброзо не было. Он знал, что погибнет. Но, наверное, не смог поступить по-другому.

В тот день расстреляли около 3 тысяч человек…

Возможно, когда-нибудь историки установят имя этого человека. Очевидцы событий 7 января 1942 года в Евпатории называли его просто "священник".

После высадки Евпаторийского десанта, ожесточенных боев и возвращения контроля над городом, фашисты устроили облаву в одном из районов, забрав всех мужчин. На территории лесного склада их "сортировали" — полицейские указывали на своих знакомых и "полезных людей", которых стоило спасти.

Местная жительница Надежда Яковенко, муж которой попал в ту облаву, вместе со многими другими женщинами стояла у склада. Она потом сообщила в своих показаниях: "Из толпы вышел священник, который громогласно заявил, что действительно правильно говорили красные, что немцы расстреливают невинных людей… А в это время из помещения вышли немецкие солдаты и тут же, на глазах у всех, расстреляли священника".

Об этом эпизоде упоминали и другие очевидцы. А ведь он-то мог спастись. Священнослужителей немцы старались не трогать. А он хотел, чтобы отпустили остальных. На Красной горке в Евпатории в тот день расстреляли около трех тысяч человек…

Настоятель Покровского собора в Севастополе Степан Желтов считал своим долгом заступиться за людей — грабежи и насилие в первые месяцы взятия фашистами Севастополя приобрели чудовищный размах. Он ходил в комендатуру, пытался упросить не допускать произвола над горожанами, но безуспешно. И тогда принял другое решение — в храме говорил о том, что власть оккупантов временная, призывал людей верить в освобождение. Священника, в конце концов, арестовали, и от гибели спасло его только вступление в город Красной Армии. Уже через несколько дней Желтов, бывший свидетелем множества преступлений, стал членом комиссии, расследовавшей злодеяния оккупантов в Севастополе. Это была тяжелая ноша…