#ДембельскийАльбом «Совершенно секретный человек» — Михаил Бударин

Михаил Павлович Бударин — многие пики и скалы покорились этому человеку, хорошо знающему, что такое оправданный риск на пути к заветной вершине. Его опыт и надежность крепких рук помогли спасти  сотни человеческих жизней, ведь двадцать лет он возглавлял спасательную службу Восточного Крыма, став первым ее руководителем.

— Служил я в армии два года, 1966-67-й, хотя призывали на три, но тогда пошло сокращение. Специальность у меня была, можно сказать, эксклюзивная – секретная связь. Я уже до армии был телеграфистом 3 класса, занимался в ДОСААФ (а в армии класс повысил до первого), и уже два года до призыва работал на железной дороге после окончания училища.

Сам я саратовский, а служить попал в Азербайджан, город Сальяны, 627-й авиационный истребительный полк, базировавшийся в 150 километрах от турецкой границы. Там на юге тогда несколько таких полков стояло, с новейшими на тот момент самолетами: МиГ-15, МиГ-17, а потом и МиГ-19. Ну а меня взяли на ЗАС (засекречивающая аппаратура связи), я давал подписку о неразглашении,  ну сейчас уже можно об этом говорить.

Командир мне сказал: «Так, Бударин, даю тебе месяц, через месяц сдаешь экзамены. Если сдашь – будешь на ЗАС, не сдашь – будешь копать канавы на аэродроме — от сих и до обеда». И я за месяц выучил  аппаратуру, сдал экзамены, несмотря на то, что «учебки» у меня не было, и стал дежурным механиком. А потом, когда начальник станции Коля Можаев уволился в запас, меня назначили на его место, потому что аппаратуру я знал досконально. Станция у меня работала по трем видам связи: радио, релейная и проводная. И по всем трем я мог либо в обычном, либо в секретном режиме работать.

Находился наш командный пункт на горе Бабан-зана (в переводе «гора смерти»),  мы на боевое дежурство спускались по лестнице на 12 метров под землю, а аэродром располагался внизу на равнине, холмистая такая местность, как полупустыня.

Служба у меня была, что называется, армейской интеллигенции, потому что по особому распоряжению генерал-полковника ни на какие работы, кухни-картошки, ни в наряды нас нельзя было посылать. Сутки отдежурил – двое суток отдыхаешь. Казармочка у нас была, правда, неизвестно, какого года строение, полы – асфальт, уже перед самым моим увольнением в запас пришел новый командир, решил деревянные в казармах делать. И хоть зимы там не очень, как у нас в Крыму, но, бывает, задует такое, что будь здоров. Ну печки стояли, нормально. Увольнения нам давали, рядом Сальяны, походишь по городу, в кинотеатр зайдешь. Я там однажды смотрел отличный советский фильм — «Отец солдата» (главный герой киноленты – старик грузин, дошедший фронтовыми дорогами до Берлина – ред.), правда, на азербайджанском языке.

 Но опять – как отдыхаешь? Я как начальник станции не могу отдыхать. Должен прийти, проверить. Был один случай, звонит мне начальник штаба наш и кричит: «Бударин, что за разгильдяйство?! Секретный пакет валяется на тумбочке у дежурного!» А у нас все четко записывалось в журналах. Я за сутки раз 50 расписывался в них. И имел право забрать у меня такой пакет с совсекретной информацией только секретчик полка либо оперативный дежурный. Я говорю: «Какой номер?» — «Такой-то». Беру журнал, смотрю, докладываю: «Этот пакет у меня забрал оперативный дежурный капитан Мрачковский».

Дивизион связи  – это целая система обслуживания полка, радионавигация — радиолокаторы, радиостанции дальнего и ближнего привода, обеспечивавшиеся полеты, которые проходили через день в две смены.

У меня служебный доступ был везде, иной раз зайдешь в комнату боевого управления, посмотреть, как работают дежурные. Там висела большая карта из плексигласа, все наше и турецкое побережье, до Анкары и дальше. За этой картой стоит планшетист с наушниками, ему передают данные. Самолет в Анкаре взлетает – он уже виден на радиолокаторах. И планшетист специальным карандашом каждую минуту отмечает на карте, где эта цель находится. Смотрят: к нашей границе приближается какой-то неопознанный самолет. Тут же команда на вылет дежурной паре истребителей (летчики круглые сутки находятся в готовности, в костюмах противокомпенсаторных сидят, самолеты заправленные в боевом снаряжении). Смотришь по карте, как этот неизвестный самолет около границы кругами ходит, а с этой стороны наших два. Всё, граница на замке.

Помню показательный случай с летчиком нашего полка, лейтенантом Перепечко. В одном из полетов докладывает оперативному дежурному: «Я 262-й (позывной этого лейтенанта), заклинило управление!» Дают ему команду катапультироваться. А это десять часов вечера, ночь уже. И он над Каспием выстреливается, там лодочка специальная надувается, когда кресло пилота отделяется от самолета. И вот на этой лодочке только в девять утра нашли лейтенанта в Каспийском море. А что получилось? Летчику в полет вообще никаких посторонних вещей брать нельзя: у него есть пистолет, боезапас, НЗ – все рассовано и пристегнуто. А тут он зажигалку в кармане оставил.  И когда в небе кувыркался, зажигалка попала в ручку управления, заклинило — и всё (это потом выяснилось, когда его упавший Миг-19 нашли). Техника есть техника, тут не должно быть оплошностей.

У меня своя история была. Аппаратура наша работала уже как бы на износ, а тут учения «Кавказ-67», и она у меня начала барахлить — нет связи, и всё. Я трое суток с ней промучился, разбирать там очень сложно. Наладил-таки, за что потом благодарность объявили и 10 дней отпуска дали, но рапорт командиру подал: «В случае военной обстановки обеспечить нормальной связью не смогу». И мне привезли новую стойку, я ее тоже быстро освоил.

Такая вот служба была, ничего особо страшного. Единственное: мы уже морально и физически подготовились, когда Израиль напал на Египет. Советский Союз тогда Египет поддерживал. И получаю я секретную телеграмму: приготовиться к приему 12 транспортных самолетов, погрузить личный состав. Я быстренько доложил: срочная телеграмма секретная. Секретчик «прилетел», увез.

Каких-то таких невероятных случаев в моей армейской жизни не было. Все зависит от командиров, а у меня они были очень хорошие. До сих пор помню: подполковник Аленичев, тоже, кстати, волжанин, из Астрахани, выстроит нас: «Так, разгильдяи! Сынки! Я вас…» И  для профилактики, и если положено было, проштрафился кто-то… Скажем, уйдет в самоволку, возвращается пьяненький. Говорят, не дошел, упал. Так командир что? «Как лежал? Головой к части?» – спрашивает. – «Да». – «Принести, положить, пусть спит. Значит, он стремился дойти». А если лежит головой в обратную сторону – на гауптвахту. Такой вот человек.

У меня в начале службы тоже, можно сказать, комичный случай был. После сержантских курсов мне младшего сержанта присвоили. И мой начальник, старший сержант Коля Можаев, пришил мне на погоны лычки. «А теперь, — говорит, — ложись». Я говорю: «Куда?» — «На табуретку, пятой точкой кверху». И тапочкой меня шлепнул. Вот такое было посвящение в сержанты.

Ну а на «гражданку» я уходил уже в звании старшего сержанта, да к тому же на 15 дней раньше положенных двух лет, как поощрение за хорошую службу.

Армейской специальностью Михаилу Павловичу Бударину больше не пришлось заниматься, он вернулся к своей работе железнодорожника, а затем определяющую роль сыграло серьезное увлечение альпинизмом и скалолазанием. Многие пики и скалы покорились этому человеку, хорошо знающему, что такое оправданный риск на пути к заветной вершине. Его опыт и надежность крепких рук помогли спасти  сотни человеческих жизней, ведь двадцать лет он возглавлял спасательную службу Восточного Крыма, став первым ее руководителем. Но это уже другая история, к которой мы постараемся обязательно вернуться.