Очень личные страницы общего афганского дневника

Из воспоминаний Юсуфа Кудусова, старшины разведроты 191-го полка в Газни (город в Афганистане, юго-западнее Кабула, на пути в Кандагар):

– Я до армии вольной борьбой занимался. Призвали меня на срочную службу в 18 лет. Курс молодого бойца прошёл в Самарканде – полтора месяца, а потом нас по тревоге поднимают, в вещмешки – трёхсуточные пайки, в машины грузят и закидывают в аэропорт. Посадили нас в самолёт Ту-154, а на нём написано «Олимпиус». Тогда же, в восьмидесятом, Олимпиада в Москве была. Никто не знал, куда летим, а приземлились уже в Кабуле. Правда, когда в самолёте сидели, стюардесса объявила, что следуем по маршруту Самарканд – Кабул. Мы даже растерялись, нас же готовили к боевым всего полтора месяца. Наш полигон «Дальний лагерь» назывался.

В Кабуле нас командиры выбирали, как капусту или помидоры сейчас на рынке... Спрашивали специалистов – кто повар, кто водитель. Остальных оставили на пересылочном пункте, а на следующий день погрузили на вертушки, и мы попали в Газни, в 191-й родной полк. А назад возвращались перед Новым годом в 1982-м, радовались, что живыми остались. Но не все...

Обидно за тех, кто не вернулся. У меня много друзей в цинковых гробах привезли.

У нас в разведроте ЧП было – мой призыв издевался над молодыми. А я воспитывал нормально, хоть и жёстко. Потому что разведрота должна быть физически подготовлена. У нас ротного ранили. А после него пришёл так называемый Трюк из Киева. И сейчас там живёт. Вот он и спросил: а как татары в разведроту попали? Так настроен был. И я ушёл из этой роты, со мной вместе Боря Умеров, Осман (брат его), Аверьянов Вася (царствие ему небесное) и Санька был Абдулаев. Я тогда пошёл в сапёры и сел на боевую технику для разминирования. И так восемь месяцев прошло – подготовил вместо себя замену. И 22 декабря 1982 года выехали из части в аэропорт, приземлились в Ташкенте. Нас 14 человек было, а встретила нас семья однополчанина, и мы несколько дней жили у них в квартире. А потом разъехались по домам...

Что мы делали на той войне? Да у нас идеология и воспитание были другими. Нам говорили, и ведь мы понимали: мы исполняли свою миссию воинов-интернационалистов. В первую очередь защищали рубежи нашей родины. И оказывали помощь народу ДРА. Коротко и ясно. Просто жалко тех ребят, что не выжили. Я вот живу, а пацаны молодые потеряли жизнь... Но умереть за свою родину – это одно, а на чужбине – другое.

Эдуард Эмер, разведрота 191-го полка, 1980-1982 гг.:

– Я в Керчи учился, серьёзно занимался спортом, за республику выступал в соревнованиях по вольной борьбе. Решил, что в спортроту попасть должен. Дали мне открепительный призывной лист. Я должен был в Симферополе служить, тут у нас и сборы постоянно были. А часть относилась к погранвойскам. Прихожу в областной военкомат, сорок человек сидят, крымчане-призывники, очень нетрезвые. Мне говорят: ожидайте, мой «покупатель» должен вот-вот приехать. Сижу час, два, три, уже темнеет. Заходит женщина с дочкой лет 16, та беременная, вот-вот родит, к начальству. Не иначе как жениха отмазывать.

И тут меня вызывают: призывник Эмер, вы летите в Ашхабад с командой. Я говорю: я же в спорт-роту. Отвечают: хорошо, вас потом вернут, но мы 40 человек должны отправить. Поворачивается и говорит: этого не выпускать. А за мной не приезжают.

В общем, вместе со всеми посадили в самолёт, в Минводах дозаправка, и в Ашхабад. А через две недели я до телефонной будки добрался, звоню тренеру, а он – Эдик, где ты? Мы ж тебя ищем... А из другого округа я тебя не вытащу. Вот так и попал в Афган, в разведчики. Не жалею...

Олег Никифоров, служил срочную службу в разведроте 191-го полка, 1981-1983 гг.:

– Меня призвали из Ферганы. Я знал, что повезут в Афганистан, туда всего одна команда была – 285-я. Остальные не знали, но у моей мамы знакомые были в военкомате. И отмазать она меня могла – в спортроту, мы же все спортом занимались, могли бы и за честь армии выступать. Мы из-за этого с ней поссорились: я хотел на войну, а она этого не хотела. Карантин, курс молодого бойца, проходили под Чимкентом. Были и те, кто категорически не хотел в Афган. Чтобы заразиться желтухой, даже мочу пили желтушную, а ещё кусок сала привязывали к зубу ниткой и глотали, чтобы симптомы были как при язве желудка. Всего четыре человека.

А через полтора месяца погрузили нас в самолёт и привезли в Кабул. Жара там была – конец ноября, а там температура плюс 25 градусов. Сразу попал в разведроту 191-го полка, хотя даже не знал, что такое разведка. Командир наш, лейтенант, всего лет на пять нас был старше, после училища. Офицер рассказывал нам основное: как сидеть, как ходить, как стрелять, а до остального доходили сами.

Конечно, в первые дни и страшно было – дурак только не боится. А недели через две была армейская операция на Кандагаре – там «зелёнку» чесали, чтобы никто не засел. То есть из Газни, с севера, нас перебросили на юг. Там в горы поднимаешься колонной, с левой стороны пустыня, сплошной песок. А метров через пятьсот зелёная зона – сады, леса. Но моджахеды были и там, и в пустыне.

Население не всё было враждебно – были там и коммунистические кишлаки. Это мы их так называли, а там народная власть была, местная милиция, царандой. Но на сторону «духов» они быстро переходили. А знали про нас многое – полк стоит, окружённый кишлаками, не скроешь. Приходили в полк – типа что-то меняли на КПП.

Допустим, вышли разведчики ночью в засаду, идёшь километров 10-15, блокируешь кишлак, а поутру его зачистят. Информацию нам доносили специальные наводчики из местного населения. И тоже как один предатели. И часто бывало, что порожняком ходили. Ещё занимались досмотром караванных путей. Приходят с Газни две вертушки, мы садимся в них – и вперёд по горам. Командиры сами знают, где караванные пути проходят, – перевозили «духи» по ним и оружие, и наркотики, и взрывчатку – всё везли.

Когда я пришёл в полк, через неделю пацаны ушли на операцию, там машина подорвалась. Одному нашему ноги оторвало, потом он умер. А когда был Панджшер (одна из тридцати четырех провинций Афганистана. – Ред.) второй, там вертушек много сбили, нашу тоже. Мы упали, кто уцелел, отстреливались – из двенадцати человек трое осталось. Потом с другого вертолёта прибежали лётчики с носилками, обожжённый офицер там какой-то был. Они по рации вызвали подмогу. Отвезли в Баграм, оттуда в Кабул, потом в Алма-Ату – все по госпиталям. Я тогда только три месяца отслужил, а в гипс залёг с переломами практически на полгода. На переосвидетельствование попал домой, в Фергану. И оттуда вернулся назад, в свой полк, в свою роту.

А в 1983 году мы кишлак чесали и на банду напоролись. Мы положили около 60 «духов», вот там полегло много наших. И ехали-то мы совсем в другое место, да
по ошибке на этот кишлак нарвались...

Леонид Платонов из Севастополя. Служил срочную службу в Афганистане, 1982-1984 гг., разведрота, 191-й полк, Газни:

– В Афганистан тогда шли сознательно – воспитание у нас было другое. Я хорошо знал, где буду служить – в первом наборе шёл сразу в разведроту. Потому что я уже был подготовленным физически, из-за этого меня сначала брали служить в спортроту. Мы приехали на пересылку в пятницу в Симферополь, а нам говорят: идите домой. Возвращайтесь в понедельник, приедут ваши спортивные работники и вас заберут. А мы остались, а на следующий день приехали «покупатели», и нас, спортсменов, – раз и в Ташкент. Там говорят: не хотите за нас выступать на соревнованиях, пойдёте за речку. И пошли мы за речку...

А что я про эту войну знал? Знал, что там сгущёнку дают тем, кто не курит. Как будто сгущёнка самое главное. Крымских было немного – у меня сначала был один, а всего трое. Был Шура из Белогорска, он погиб, потом ещё один парень был, тоже из Белогорска, я его потом в разведроту забрал. Ещё один был из Андреевки, он тоже погиб. 
Сейчас, спустя годы, интересно встречаться со своими, с разведчиками – у нас свои разговоры, свои фишки, свои операции и свои понятия. Первой делает войну разведка, мы работали от всех отдельно, а потом все остальные.

Учили нас быть разведчиками наши дембеля, да мы и сами неплохо всему учились. Если честно, разведчика научить чему-то сложно – ты учишься, когда уже воюешь: как правильно наступить на камень, где прилечь можно, а где спрятаться и не вылезать пока. Офицеры-специалисты, конечно, приходили теорию нам рассказывать, но теория есть, а практики у них нет – она у нас, бойцов.

Когда услышал, что войска выводят из Афганистана, радовался, что больше пацаны погибать не будут. Вот как приехать к родственникам убитого?.. Да, я долго не мог приехать к своему племяннику домой. Я его вытаскивал раненого, но он не выжил. Его представили к награде «Герой России», но так и не дали. Тогда мой папа настоял: поезжай, расскажи о нём, потому что рассказывают небылицы, как он погиб. А кто кроме меня знает? Я его вытаскивал, дотащил, но там пуля была рядом с сердцем, он не выжил. А взводный выжил, он сейчас генерал-лейтенант.

Я там фотографировал и даже печатал фотографии. Конечно, и себе отбирал лучшие. А бывало, отправлял плёнки домой, дома печатали и присылали. Может, тогда и было противозаконно вывозить фото из Афганистана, но мы выво-зили как могли. Я отсылал в Союз письмом, да и всё... Остальные фотографии мне потом, после ранения, мой взводный привёз, Голоскоков.

После ранения я должен был вернуться домой. Приехал, и что-то непонятно: пацаны там, ты уже дома... Не в своей тарелке. Меня лечили в Москве, потом в Саках реабилитировали. Предлагали уйти на инвалидность, но я не хотел – сделал себе второй военный билет и вылетел обратно в Афган. А там до дембеля осталось немного – начали наши уходить, и я с ними ушёл...

Анатолий Мокрецов, попал на срочную службу в ДРА в 18 лет, служил в 345-м полку с 1985-го по 1987 год. Знаменитая девятая рота входила в состав этого полка:

– Летели мы из Ферганы в Кабул, а оттуда на вертолётах-«коровах» в Баграм. Там нас отправили на Панджшер. На взлётке в Баграме мы украли маленькую собачку, назвали её Белкой. Вместе с нашими вещичками (мы её там спрятали) она отправилась в место расположения. Приземлились, а тут нас стали обстреливать из ДШК (пулемёт), да ещё и снайперы работали. Там наша Белка и приняла первое крещение боем и даже освоила команду «в укрытие». Жила она с нами в бункерах, нары были сплошные, сбитые из ящиков, кроватей не было. И первый же выстрел – собака пряталась под нары. Через некоторое время что-то её стало тревожить. Оказалось, что под нарами она не одна – там ещё и кобра живёт. Приходили к нам старейшины из кишлака, мы спросили про кобру, а они говорят – это ваша охранница. Если придёт кто-то чужой, она его укусит.

В общем, соседствовали они с Белкой полгода, а потом пришло к нам молодое пополнение. После боевой тревоги забежал в расположение молодой солдатик, а кобра встретила – раскрыла капюшон. Он и всадил в неё весь рожок. А потом из-под нар стали выползать маленькие кобрята. Мы их отнесли в горы, а Белочка продолжала с нами служить.

А у особого отдела был кобель овчарки. И случились у них с Белкой щенки. Назвали мы их Гильза, Пучок и Муха. Муху отдали в перехват. Весной 1987 года прилетели вертушки, передали нам письма из дома, кто-то оружие чистил, кто-то стирал. Белочка лежала сверху на бруствере, грелась на солнышке. Тут вой и реактивный снаряд попадает в бугорок на бруствере. Мы даже не сразу поняли, что прямо в Белку. Она на клочья разлетелась. Обычно же первый свист – и она сразу пряталась. И щенков научила. 56 снарядов по нам тогда выпустили. Мы стреляли в ответку.

Потом смотрим – малыши бегают, мамку ищут, а её нет. Только обугленный чёрный хвост валяется. Снаряд как вошёл в землю, так и остался лежать. Щенки по запаху нашли её останки и притащили на то место, где она лежала. Мы закопали её, и остатки снаряда воткнули, как памятник. Утром часов в шесть выходим на зарядку, видим – лежат Гильза и Пучок и лижут остатки этого снаряда. Горевали они сильно... В тот день при ночном обстреле мы две группы моджахедов уничтожили. Пучок, как нам писали ребята, ещё потом спас группировку от проникновения «духов» – они нам воду отравить хотели.

Первые человеческие потери у нас были через месяц после нашего приезда – двое погибли при миномётном обстреле. Это уже была пятая или шестая панджшерская операция. Наши войска там находиться не могли (в горах это трудно), а как только уходили, сразу же ущелье занимали «духи». Стояли местные, царандой, но они почти всегда переходили на сторону «духов». А потом наш полк уже прикрывал вывод наших войск из Афганистана по перевалу Саланг...