Лев Штуден: – Высшая сила ничего вместо нас делать не будет

     – Вы изучали физику в одном из лучших вузов России – Томском университете, затем окончили теоретико-композиторское отделение консерватории, стали профессором философии, доктором культурологии, публицистом, прозаиком, радиодраматургом. История знает немало случаев, когда физик глубоко вникает в сферу гуманитарных знаний. Не свидетельствует ли это о кризисе научного способа познания мира, если понимать под настоящей наукой естественные и математические дисциплины?

     – Если человек интересуется миром, его тайнами, он так или иначе проникает в сферы, далёкие от его специальности. Процентов шестьдесят моих сокурсников, тоже радиофизиков, стали работать в совершенно других областях. Это обычное дело и ни о каком кризисе научного способа познания, по-моему, не свидетельствует.

     – В начале книги вы говорите, что назначение искусства – стремиться постигнуть смысл творения и помогать творению. А кто определил эту высокую задачу? Явно не Творец. Искусство – порождение человека, и оно деградирует вместе с ним. Доказательство тому – нынешняя проза, названная вами литературой Содома. Значит ли это, что искусство не будет более выполнять благородные задачи?

     – Двадцатый век – век так называемого постмодерна. А постмодерн – утрата всякой устойчивости, отсутствие большинства ценностей, авторитета, чёткой установки. Это просто философия распада, к сожалению. Есть даже именитые философы постмодерна и большое количество известных писателей, которые упорно придерживаются схемы, что идеалов нет, ценностей нет, всё дозволено, ну и так далее. Я как раз об этом пишу в «Литературе Содома»: там есть глава, посвящённая постмодерну. Трудно спорить с тем, что философия уже давно пересказывает сама себя, музыканты, по сути дела, либо вообще отказываются от заветов классики, либо откровенно её перепевают. Живопись и скульптура столкнулись с невозможностью развиваться дальше, как и все искусства, которые сильно зависят от технологии. Что ещё можно изобрести в музыке? Аккорд из одиннадцати разных звуков всей хроматической гаммы уже есть. Музыка без установленного ритма и тональности есть. Бессюжетный театр, абстрактная скульптура… В Третьяковке экспонируются три писсуара, прибитые к стене. Всё это, пожалуй, можно определить, как гуманитарный кризис. Где спасение, пока не вижу. По крайней мере, верю, что выход будет найден.

     Не так давно мне дали прочесть новую книгу очень интересного писателя Бориса Хазанова, автора знаменитой повести «Час короля». Он сейчас в эмиграции в Германии. Хазанов говорит, что литература утратила доверие к абсолютной ценности бытия, к тому, что существует некое начало, которое гарантирует справедливость, жизнь и так далее. Выход в том, что человек должен сам отстаивать своё достоинство, право на жизнь. Назначение литературы – помогать ему в этом.

     – Как говорил архиепископ Симферопольский и Крымский Лука, «жизнь человека на земле нужна для формирования духа и поисков того пути, по которому она пойдёт в жизни вечной». Сейчас вообще не стоит рассчитывать на социальные институты и высшую силу, которые возьмут за руку и поведут верной дорогой. Каждый из нас, будь то писатель или простой обыватель, вынужден нести персональную ответственность за свой выбор, не так ли?

     – Безусловно. Высшая сила ничего вместо нас делать не будет.

     – Многие отринули современную прозу, не вдаваясь в фамилии и произведения. Наверное, правильно сделали: погружение в откровения нынешних писателей может только принести вред. Вы как культуролог сочли своим долгом тщательно исследовать эту область и поставить диагноз. Чем защищались, имея дело с таким духовно опасным материалом, как современная беллетристика?

     – Меня уже спрашивали, как сохранить душевное равновесие при прочтении таких книг. Я их прочёл гору. Там были такие скандальные личности, как Владимир Сорокин, Виктор Ерофеев и совершенно растленный Юрий Мамлеев. Но были и замечательные писатели.

     – Вы открыли нам глаза на некоторые произведения «духовной прозы». Я для себя выписала: «Живые мощи» Тургенева, «Чистый понедельник» Бунина, «Алёша Бесконвойный» Шукшина, «На краю света» Лескова, «Что передать вороне» Распутина, «Высокая вода венецианцев» Рубиной.

     – Вы не читали «Живые мощи» Тургенева? Обязательно прочтите! Это замечательный образец русской духовной прозы. У меня был замысел собрать эти рассказы в специальный сборник.

     – Захара Прилепина, я им восхищаюсь. Недавно прочёл его книгу о соловецких лагерях, она оставила более сильное впечатление, чем «Один день Ивана Денисовича» Солженицына.

     Меня сначала очаровала Дина Рубина, её повесть о Венеции. Но я прочёл девять её книг и понял, почему больше этого автора покупать не буду. В другой моей книге, сюите литературных жанров «Единица», ей посвящён критический очерк. Вам знакомы бестселлеры Донцовой, Марининой?

     – У Рубиной тоже, в принципе, – вагонная литература, которая рассчитана на лёгкий эффект. Написана, правда, несравненно интересней, чем детективные опусы наших литературных дам. Увы, даже такие виртуозы письма несвободны от разрушительных настроений постмодерна.

     – Ваши цитации Пелевина показались интересными, хотя вы относитесь к нему критически.

     – Ну, Виктор Пелевин – интеллектуал, его, конечно, стоит изучать. Роман «Дженерейшн «Пи» – великолепная сатира на общество потребления. На творчество Пелевина сильно повлияла философия буддизма. Действие его романов и рассказов происходит в некой параллельной реальности. Похоже, он считает литературу несерьёзным делом и в некоторых вещах откровенно потешается над ней, заодно и над читателем…

     – Писатели постмодерна пытаются обосновать свой разгул тем, что точек стабильности в мире никогда не было и нет.

     – Мне как исследователю было интересно, чем эти господа объясняют своё пристрастие к литературе такого рода. Я в книге разбираю их дискуссию, направляемую Виктором Ерофеевым, где они пытаются утвердить мысль о неизбежности и вящей пользе постмодерна. Странное возникает впечатление. Тот же Ерофеев, говоря о страшных и даже болезненных вещах, никак не может подойти к ним с чётких оценочных позиций. Будто бы там, где у людей обычно располагается совесть, стыд, нравственное кредо, – вообще представление о том, что такое хорошо и что такое плохо, – на этом месте у него зияет чёрная астрономическая дыра.

      Халтурщиками я их назвать не могу, это – мистификаторы. Например, у Мамлеева не знаю ни одного абзаца, который бы говорил о том, что передо мной писатель. Он притворяется им. И откровенно рассчитывает на низменные инстинкты своего потенциального читателя.

     Поп-литература, как выяснилось, делается легко. Замечательный эксперимент придумали американцы. В редакции одной газеты компания корреспондентов решила открыть «новое имя» в литературе. Выбрали жанр детектива и начали «творить». Если у кого-то из них получалась интересная фраза, её вычёркивали и писали плоскую. Вместо интересной мысли вписывали банальную. Был грандиозный успех! Оказалось, это нужно публике, она это покупает. Обычно я говорю студентам: такое, с позволения сказать, искусство не обращается ни к вашему интеллекту, ни к вашим эмоциям, ни к вашему духовному опыту. Вы можете посмотреть очередную серию «Дома-2», и это не просто потеря времени. Когда отвлечётесь от экрана, станете несколько другими. Вам будет казаться, что в вас ничего не изменилось. Нет, вы будете глупее и примитивнее благодаря тому, что посмотрели. Приходится их просвещать.

     – Они не безнадёжны. Но сейчас происходит страшная вещь, всей опасности которой в нашем обществе до сих пор не осознали, – дискредитация книги, которая со скрижалей Моисея и древнеегипетских папирусов была залогом знания и духовной ценности. Текст напечатан, его, как говорится, не вырубишь топором, и это внушало надежду и оптимизм. Что сейчас? Вместо читателя появился кнопконажиматель. Казалось бы, электронные средства гораздо интересней, объёмный, оперативней. Перед отъездом мне подарили планшет, куда закачали несколько книг. Я их читал в самолёте, здесь, и вдруг планшет скис вместе с книгами, причём его уже не исправишь, это не электрический утюг, где можно пошевелить отвёрткой – и тебя ждёт успех. Электронная память имеет дело с фантомами. Компьютерные тексты легко улетучиваются и тем самым забываются. Вы невольно теряете доверие к этому тексту, он для вас превращается в часть виртуальной реальности. Казалось бы, какая разница: прочёл на дисплее или пошевелил страницами книги? Разница огромная, потому что ваша настольная книга согрета теплом ваших рук, вы в ней знаете каждую страницу. Эта духовная радость всегда с вами и вас никогда не подведёт. Рука сама тянется к стеллажу, где лежит любимая книга. А когда обращаетесь к памяти машины, в вашем сознании происходит какой-то незримый поворот: а, ерунда, это я ещё прочту. Этот опасный поворот к виртуальной письменности ещё мало кем замечен и осмыслен как действительная угроза.

     Электронная нежить никак не заменит книгу, а, между тем, из-за кажущегося удобства дело к тому идёт: прогорают издательства, закрываются книжные магазины, библиотеки.

     – Но ведь московский «Новый хронограф» существует и выпускает ваши книги?

     – Леонид Сергеевич Янович – великолепный издатель, он чувствует, что печатать, прочитывает за день колоссальное количество рукописных страниц. Но его издательство живёт только случайными заказами. К примеру, какой-то деятель хочет опубликовать свои воспоминания и гарантирует оплату. За счёт этого «Хронограф» издаёт хорошую литературу.

     – Кроме «Литературы Содома»», я привёз в Феодосию сборник рассказов «Счастливый день осени». Мне кажется, это наиболее удачная из моих книг. Последняя вещь, «Гошкины рассказы» – абсолютно документальная повесть о моём сокурснике Георгии Николаевиче Глазкове. Он рос в деревне в очень бедной семье, упорно тянулся к знаниям, стал главным конструктором огромного завода и, когда производство рухнуло, сумел найти себя в новой жизни.

     Сейчас обдумываю тему, которую можно вынести и в заглавие очередной книги: ЗАЧЕМ ЧЕЛОВЕК? В чём смысл существования самого человека, что это за диковинное существо, почему оно вообще есть на земле? Человек единственный не включён в пищевую цепочку, у него нет природных приспособлений ни для защиты, ни для нападения: ни когтей, ни рогов, ни клыков, ни яда, ни панциря. Он добавлен в экосистему как некая диковинная составляющая. Чтобы выжить, ему было необходимо создавать искусственные средства защиты и нападения – так появилась культура.

     – Будем ждать вашу книгу, которая, очевидно, станет итогом многолетних исследований в разных областях.