Воспоминания феодосийцев, переживших войну

22 июня — День памяти и скорби, 76 лет назад началась Великая Отечественная война. Мы публикуем воспоминания феодосийки Светланы Новиковой из сборника «Разлука», вышедшего в 2010 году. В них она описывает город до войны и эвакуации, жизни в Туркмении, а после освобождения Феодосии — возвращение на родину. Весь сборник, в который вошли воспоминания 96 человек, переживших годы фашистской оккупации и чудом спасшихся от гибели, а также тех, кто побывал в эвакуации, можно прочесть в Центральной городской библиотеке и в библиотеке на Крымской.

Многонациональный двор

Начало проживания нашей семьи в г. Феодосии положил наш дед — Зильбер Самуил Иосифович ещё в 1921 году. Его по набору Дзержинского перевели из Мелитополя в Крым на борьбу с детской беспризорностью. Мой дед был первым директором Феодосийского детского дома, который в то время располагался в одном из красивейших зданий города. Сейчас там находится детский санаторий «Волна».

Семья деда состояла из пяти человек: он, его жена — Зильбер Берта Павловна и трое детей. Старшая Анна, впоследствии наша мама, и два их сына — Изя (Израиль) и Геня (Геннадий).

Квартиру деду дали в центре города по адресу: улица Розы Люксембург, 10, кв. 1. Затем в Феодосию переехала его мать и сестра с двумя малыми детьми.

Двор, в котором мы жили, был многонациональный, но почему-то так получилось, что каждая вторая семья была еврейской.

«Потемкин» и бабушка Циля

Помимо нашей довольно большой семьи я помню семью врача Муралевича. Это был заслуженный врач. Его имя знали практически все в городе, да и не только городе. Он снискал себе известность ещё в 1905 году, когда на броненосце «Потемкин» произошло первое массовое выступление матросов против существующего режима. Он единственный из всех врачей не побоялся подписать акт о том, что мясо для экипажа «Потемкина» было «оставлено с червями. Муралевич жил с женой, довольно полной пожилой женщиной, в трёхкомнатной квартире, детей у них не было.

В нашем дворе проживала ещё семья скрипача Рискина — он, его жена и двое сыновей. Старший сын Рискиных был заслуженным строителем. За строительство Днепрогэса он был награжден орденом Красной Звезды. До войны получить такую большую награду было довольно сложно.

Помню тётю Аню Гольденберг и её дочь Софью.

Семья Эмельдеш состояла из четырёх человек: дядя Миша, его жена и двое детей: дочь 1936 года рождения и сын 1938 года.

Рядом с ними жила семья Жоги, в которой также, помимо родителей, было двое детей: Розочка, 1931 года рождения и её брат Володя, 1938 года рождения, а также две тёти.

Хорошо помню старенькую бабушку Цилю, она жила одна. Когда наши родители вечером уходили в кино или театр, то почему-то всех еврейских детей двора и, в том числе нас, подкидывали ей, видимо, она была очень доброй.

Ещё во дворе жила тётя Рива (фамилии не помню), у неё была дочь — невеста.

Нас, детей, у мамы было трое, все девочки. Дядя Изя — мамин брат, был одним из ведущих специалистов на Донбассе. Дядя Геня — самый младший из семьи Зильбер, находился в Киеве на военных сборах.

Дружно и весело жил наш двор до войны.

Наш дед умер рано, и в 1941 году его уже не было в живых.

Началась война

Началась война.

Все мужчины призывного возраста из нашего двора ушли на фронт, в том числе и наш папа. Во дворе остались только старики, женщины и дети.

Наша мама — Анна Самойловна работала завуправделами в горкоме комсомола. Каждый день, возвращаясь с работы домой, мама рассказывала всем соседям двора о зверствах, которые творят фашисты на оккупированных ими территориях, о массовых уничтожениях евреев, но соседи слушали её недоверчиво.

Мама настаивала на немедленной эвакуации, но даже в своей родной семье она не находила поддержку. Её мама, бабушка и тетка категорически отказывались от эвакуации. И никакие просьбы на них не действовали. Во дворе все считали, что война будет недолгой, да и вряд ли немец сможет дойти до Крыма. Ну а если и случится такое, так ведь немцы не «звери» и вряд ли будут уничтожать безвинное мирное население.

Мы были евреи, папа был кадровым офицером — мама понимала, что мы попадали под любую расстрельную статью. Она твердо решила эвакуироваться.

Наша бабушка, видя, что её дочь всё равно уедет и заберет детей, в последний момент просто пожалела свою дочь, ведь маме нашей было всего 29 лет, а на её руках трое детей, причем старшей — девять лет.

Вместе с нами с нашего двора эвакуировалась жена дяди Миши Эмельдеш (сам он был на фронте) с двумя малыми детьми. Остальные старики, дети и женщины никуда не поехали, так как не верили в опасность, которую им нес фашизм.

К моменту нашей эвакуации Крым уже не раз бомбили немцы, особенно порты. Уезжали мы теплоходом, в порту их стояло три, и на них грузились эвакуированные. Имея на руках престарелую мать и трех маленьких детей, мама не смогла взять запас вещей. Было лето, все были уверены, что очень скоро смогут вернуться домой. Мама взяла документы, горшок для нашей годовалой сестрички и рюкзак с запасом еды на несколько дней.

Перебила зеркала и посуду

На теплоходе мама встретила много друзей-евреев. Это были большие семьи, большие в смысле по количеству детей. С нами эвакуировались семьи Бендицких, Авшалумовых, Шейндвальд, Галустян и другие. Хорошо помню, что было много детей, пожилых женщин и совсем не помню мужчин — ни старых, ни молодых.

Одна из женщин, увидев, что наша мама взяла горшок для малышки, решила сбегать к себе домой, пока теплоход не отошёл, чтобы тоже взять горшок для маленького ребенка. Жила она возле порта, в доме, где находился банк. Он и сейчас там находится. Вернулась она очень быстро, но бледная и очень расстроенная. Мама спросила у нее: «Фира, что случилось?» Она ответила: «Соседи грабят квартиру, даже не дождавшись пока теплоход с эвакуированными отойдёт от причала». Она рассказала, что делать замечания соседям и взывать к их совести у этой женщины не было времени, да и что бы это дало. Поэтому она молча взяла утюг и им от обиды перебила зеркала и оставшуюся посуду.

Эвакуировались мы сначала на Кубань — станица Усть-Лабинская, а затем, когда немец стал приближаться к Кубани, мы отправились дальше в Среднюю Азию.

Сначала мы жили в Чарджоу Кабардино-Балкарской республики, где мама и бабушка работали на консервном заводе. Тогда все трудились для фронта. Потом жили в Нальчике, а затем по мере приближения немца мы уезжали все дальше и дальше в глубь страны.

Наши эшелоны постоянно бомбили немцы. Много эвакуированных погибло под бомбежками. Мы выжили чудом.

Так мы оказались в песках пустыни Кара-Кум. Из феодосийцев с нами были тетя Мина Бендицкая с двумя детьми Эдиком и Майей и тетя Катя Теплицкая с двумя сыновьями. Их мужья воевали на фронте.

Пески и басмачи

Жили мы в небольшом ауле среди песков. Взрослые работали на хлопковых полях, а мы дети были предоставлены сами себе. В ауле жило всего несколько семей — четыре туркменских и три эвакуированных, ни школы, ни садика там не было. Взрослые работали с 5 утра до 10 вечера, правда, летом с перерывом на обед с 12 и до 4 дня, так как жара в это время стояла до +50-60 градусов. Пески раскалялись так, что ходить было невозможно. Весной все, даже малые дети, занимались разведением тутового шелкопряда. Нам, детям, очень нравилось, играть с этими разноцветными коконами, они были голубого, желтого и белого цветов.

В то время в Туркмении еще сильно было развито басмачество. Басмачей все очень боялись, так как они могли за ночь вырезать весь аул, но эвакуированных они не трогали. У них были свои личные враги, своя месть. Днем они прятались где-то в песках, а ночью выходили на охоту.

Известие об освобождении Феодосии от фашистов застало нас в Ашхабаде, куда мама ходила за сводками совинформбюро. Мама немедленно отправила запрос в Феодосийский исполком, чтобы нашей семье прислали вызов и разрешили вернуться домой.

Феодосия была освобождена в апреле 1944 года, а уже в июле мы получили вызов и в августе всё того же 44-го мы вернулись в родной город.

Окончание следует
Новикова Светлана Николаевна