Воспоминания феодосийцев, переживших войну

22 июня — День памяти и скорби, 76 лет назад началась Великая Отечественная война. Мы публикуем воспоминания феодосийки Светланы Новиковой из сборника «Разлука», вышедшего в 2010 году. В них она описывает город до войны и эвакуации, жизни в Туркмении, а после освобождения Феодосии — возвращение на родину. В сборниктвошли воспоминания 96 человек, переживших годы фашистской оккупации и чудом спасшихся от гибели, а также тех, кто побывал в эвакуации. Книгу можно прочесть в Центральной городской библиотеке и в библиотеке на Крымской.

Окончание. Начало в №21

Город встретил развалинами

Город встретил нас развалинами. Прямо с вокзала мы отправились домой. Двор наш (в смысле строений) пострадал мало. В нашей квартире, да и в других жили чужие незнакомые нам люди. В нашей квартире жил художник из Риги со своей семьей. Никто возвращать нам наше же жилье не собирался. Смотрели на нас враждебно, даже вслух говорили, что никто нас не ждал.

Мама, имея на руках вызов, отправилась в горком партии, а затем в милицию. После этого нам выделили одну из трех комнат расстрелянного немцами врача Муралевича, так как никого из его семьи не было, все были убиты.

Бабушка вместе с нашей старшей сестренкой Аллой обошла все квартиры двора в надежде встретить хоть кого-либо из довоенных соседей, или хотя бы узнать их судьбу. Она надеялась также узнать, если повезет, о своем младшем сыне, который с первых дней войны воевал под Киевом и от которого за все это время она получила только одно письмо, написанное в минуту затишья между боями, на плакате «Враг будет разбит, победа будет за нами!» Подлинник этого письма я отдала в музей нашего Хеседа.

Помню, что в его письме были такие слова: «Очень хочу в сентябре быть уже дома и вдоволь наесться винограда, но видно в этом году кислым выдался виноград». И дальше он писал: «Но вы, мои родные, не волнуйтесь, мы не пустим врага в Киев».

В некоторых квартирах бабушка узнавала наши вещи: шифоньер, диван, этажерку для книг, кровать и многое другое, даже наш довоенный патефон. Многие и не отрицали, что это чужие вещи, но тут же добавляли, что если бы ещё вчера знали, что могут вернуться хозяева этих вещей, то лучше бы порубили или спалили всё. Вернуть нам практически ничего не удалось.

Удивляли выражения женщин

Находясь в эвакуации, мы многое пережили: и бомбежки, и голод, и страшную малярию, которая нещадно косила людей, но об ужасах массовых расстрелов мы только слышали, поэтому не видели всего того, что пережили оставшиеся в городе евреи. То, что мы узнали, нас потрясло.

Все оставшиеся в городе евреи были убиты еще в декабре 1941 года. Наша старенькая бабушка, как мы, дети, называли свою прабабушку и тётя убиты. Тётя была отличной портнихой — этим и жила. Во время сильного голода в 1930-х годах тётя похоронила двух своих детей и на этой почве слегка повредилась умом. Мама никак не могла предположить, что таких старых и убогих немец не пожалеет. Они были расстреляны одними из первых.

Всех оставшихся евреев нашего большого дружного двора расстреляли, кроме детей Жоги, они прятались в чужих семьях, в других концах города. В живых остались только те, кто эвакуировались.

Мы вернулись из эвакуации, а следом за нами тетя Аня Гольденберг со своей парализованной матерью, им, как и нам, дали одну из комнат квартиры расстрелянных Муралевичей. Затем вернулась Эмельдеш с двумя детьми, но ей уже ничего не дали из жилья в нашем доме. Вернулись Авшалумовы — тетя Сима с двумя детьми, Шейндвальд, Бендицкие и другие.

Мы начали обживать хоть и не своё, но всё-таки жилье. Семья наша состояла из пяти человек: бабушка, мама и нас трое детей, папа был ещё в армии. Жили мы все в одной комнате. Всем в то время было трудно, поэтому радовались и этому, а главное тому, что выжили в этом страшном аду.

Мама стала работать экспедитором на хлебозаводе, бабушка — стерилизатором кисточек для бритья в парикмахерских.

Все знакомые евреи, возвращавшиеся из эвакуации, пока не устроятся с жильем, останавливались у нас. Так как комната была всего одна, спали кто где, в основном, на полу, но были счастливы, что живы.

Меня очень поражали и удивляли выражения женщин, когда они говорили: «Какое счастье, что мы спасли детей, а то как бы смотрели в глаза нашим мужьям после войны!» И только когда я сама стала матерью, я поняла, что дети для еврейской женщины — это всё!

Красная девичья туфелька

Одну из комнат квартиры расстрелянного врача Муралевича занимала соседка по фамилии Попова.

Однажды глубокой осенью 1944 года, поздно вечером к нам зашел начальник Феодосийского НКВД дядя Саша Ручкин и пригласил маму в качестве понятой на обыск комнаты соседки. Дети всегда любопытны, к какой бы нации они не относились, поэтому на бабушкины покрикивания «поздно, идите спать», мы все равно, хоть в приоткрытую дверь, пытались разглядеть, что там происходит.

У Поповой было два сына: один — лет 10-12, а второй — помладше, лет 4 или 5. При обыске моё внимание привлекла детская обувь, она была почему-то не парная, то есть по одной штучке с пары, левая или правая. Особенно я была удивлена, когда увидела красную девичью туфельку. Зачем она мальчикам?

Туфелька мне показалась очень красивой, и я спросила у дяди Саши, а где же другая? На что этот суровый военный с грустью сказал мне: «Запомни, это обувь с ножек расстрелянных еврейских детей. Ваша соседка выдавала еврейские семьи, а себе как сувениры оставляла детскую обувь — по штучке от каждой пары обуви выданного ею ребенка».

Мне стало страшно. Попову увели в туже ночь, ее детей отдали в детский дом. Что стало с ними в дальнейшем, мне неизвестно. Несмотря на то, что мне было жалко детей, особенно маленького, я бы очень хотела, чтобы ее расстреляли, как расстреляли выданных ею еврейских детей.

Со временем боль притупляется

Возвращались с фронта мужчины, жизнь понемногу устраивалась, люди получали квартиры.

Я уже давно не живу на родной улице. Но каждый раз, когда я прохожу мимо нашего старого двора, у меня в памяти встает дядя Саша Ручкин и эти детские башмачки.

Забывается, а возможно просто со временем притупляется боль и память о погибших родных и соседях... Но эти башмачки я не забуду никогда. Статистика утверждает, что на территории бывшего Советского Союза трудно найти семью, которая бы не пострадала в годы войны. Но те же статисты не подчеркивают, что среди еврейского народа не только невозможно отыскать семью, не пострадавшую от фашизма, но и многие семьи полностью были уничтожены проклятыми фашистами, и забывать об этом нельзя.

И сейчас, когда мои внуки спрашивают меня о Холокосте, прежде всего я рассказываю им не об эвакуации, а о детских непарных туфельках убитых еврейских детей...