Воспоминания младшего современника Ивана Айвазовского

Продолжение. Начало в №26

Продолжаем публиковать отрывки из мемуаров одессита Юрия Галабутского, который в последние годы жизни Ивана Айвазовского был назначен преподавателем русского языка и литературы в Феодосийскую мужскую гимназию. Его знакомство с великим маринистом продлилось 11 лет. Как отмечают сотрудники картинной галереи, где хранятся воспоминания Ю.Галабутского, эти мемуары интересные тем, что рассказывают об И.Айвазовском именно как о человеке, гражданине, горожанине. Предполагается, что написаны они уже в 20-е годы прошлого века.

С «медвежьими деньгами»

Благодаря открытому радушию Айвазовского у него много бывало всякого народу: тут подчас можно было встретить и таких лиц, которым, пожалуй, и не место бы в гостиной славного художника. Сам не жадный вовсе к деньгам, не наживший ни одной копейки нечистым путем, Айвазовский, по какому-то странному противоречию натуры, восхищался крупными богачами и относился к ним с оттенком даже некоторого почтения, не обращая внимания на то, какими средствами приобрели они себе богатства.

Характерный в этом отношении анекдот рассказан мне внуком покойного художника, Н.М. Лампси. Однажды к Айвазовскому приехал какой-то богатый армянин, разбогатевший, как говорили, так называемыми «медвежьими деньгами», то есть фальшивыми бумажками, которые в громадном количестве выделывались когда-то в Нахичевани. В это время гостил у Айвазовского знаменитый скрипач Венявский. Айвазовский непременно хотел познакомить Венявского с этим армянином, но Венявский, уже прослышавший о госте, упорно отказывался от этой чести. «Да знаешь ли ты, что у него больше рублей в кармане, чем ты в свой жизни взял нот на скрипке!» — говорил с жаром Айвазовский. «Может быть», — спокойно отвечал Венявский, — «но пока я выучился играть, я взял очень много фальшивых нот на скрипке!»

Отделить оригинал от копии

Айвазовский охотно представлял свою картинную галерею в распоряжение меньшей братии, маленьких художников, местных и приезжих, которые занимались копированием его картин. Между ними некто Лысенко, местный учитель рисования, обладал положительным талантом копииста. Его копии с картин Айвазовского были так хороши, что, говорят, даже сам Айвазовский иногда ошибался, принимая их, с первого взгляда, за свои оригиналы. Немудрено, поэтому, что у Лысенка не было недостатка в заказах, и на копиях он наживал порядочные средства. Впоследствии Лысенко стал писать уже и оригиналы, посылая их на выставки, и одна из его картин на выставке в Париже удостоилась почетного отзыва. Это раздражало Айвазовского, который в работах Лысенки усматривал плагиат. Поэтому он запретил Лысенку писать копии с своих новых картин и не пускал его в галерею.

По рассказу самого Лысенки, Айвазовский, встретившись с ним на улице, сказал ему: «Вы поступаете нехорошо: на ваших картинах небо, воздух, море — это все мое, все это вы украли у меня!» На это Лысенко возразил: «И. К-ч! Пригласите эксперта из Академии, и я при нем напишу картину совершенно самостоятельно!» И написал бы, конечно, ибо от долголетней практики так набил руку на копиях, что писал совершенно а 1а (а-ля — прим. ред.) Айвазовский, хотя бы и закрывши глаза. Притом же в картинах очень трудно отделить оригинал от копии, — по крайней мере с формальной стороны: повернул не так судно, прибавил на берегу камень или поставил скалу — вот и готов оригинал!

Угощение для всей гимназии

Со дня основания Феодосийской гимназии в течение многих лет Айвазовский был ее почетным попечителем. В этой должности он не проявлял особой деятельности: в гимназии он бывал редко, только в особо торжественных случаях, и ни разу, — по крайней мере при мне, — не был ни в классах, ни в заседаниях педагогического совета. Он вносил ежегодно известную сумму в кассу общества вспомоществования нуждающимся ученикам гимназии и выдавал беднейшим из них пособия на покупку платья, обуви и т. п. Этим собственно и ограничивалась его попечительская деятельность. Но зато в лице его Феодосийская гимназия имела очень влиятельного попечителя, который «в случае чего» мог оказать ей весьма существенную услугу, ибо с министром народного просвещения Деляновым он был друг-приятель и даже на «ты». Айвазовский очень любил и уважал покойного директора гимназии В.К. Виноградова, который был скромным и потому мало известным, но редким в то тяжелое для нашей средней школы время педагогом; он также был очень дружен с семьей начальницы женской гимназии М.Ф. Котляревской...

Обе гимназии, мужская и женская, жили в то время очень дружно, разнообразя монотонное течение своей жизни устройством маленьких празднеств и развлечений, в которых и Айвазовский нередко принимал участие. Иногда же он устраивал у себя угощение для всей гимназии и бывал всегда при этом очень любезен и гостеприимен. Гимназисты, человек 200, по парам проходили мимо него, и он с каждым здоровался за руку, а затем всех усаживал и угощал. Его жена, Анна Никитична, на которой он был женат вторым браком, молодая и красивая женщина, также всегда была чрезвычайно мила и приветлива, а потому молодежь чувствовала себя в гостях совершенно непринужденно.

Пригласив однажды к себе на обед учениц выпускного класса женской гимназии, Айвазовский заранее каждой из них написал на память пером по маленькому рисунку: это, конечно, было все то же море в его бесконечном многообразии. Рисунки эти были сюрпризом: придя к столу, каждая ученица увидела у себя на салфетке презент! Нечего и говорить, что Айвазовский и в гимназии, как и в городе, пользовался тем же, если еще не большим почетом: за ним гимназия чувствовала себя, как за каменной стеной, способной укрыть и защитить от всяких бед и напастей, которым, как известно, столь подвержена жизнь педагога.

Окончание следует