Отрывки из романа про средневековую Феодосию

«Фео.РФ» публикует отрывки из романа Олега Морянина «Кафа», посвященного средневековой жизни нашего города. Для воссоздания архитектуры и инфраструктуры Феодосии того времени Олег изучал специализированную научную литературу и записки тогдашних путешественников. Поэтому эти отрывки, несмотря на некоторую художественную вольность, позволяют хорошо прочувствовать атмосферу средневековой Кафы.

Продуманная запутанность

Редкий свой досуг я проводил, прогуливаясь по Каффе и привыкая к её продуманной запутанности. Со временем улицы стали мною различаться. Для меня обозначились отличия между площадями, переулками, башнями и фонтанами. Из непонятного городского хаоса разум начал создавать ясную картину. Это напомнило мне наблюдения за работой некого художника. Город этот незнакомый, сперва был подобен приготовленной в белое стене перед богомазом. Она ещё нетронута, чиста и неизведанна. Но вот лёгла первая робкая чёрточка угольная, за ней – другая, точка за точкой. Здесь живут греки, а тут — сарацины. С размаху — в кисть! Полоса, полоса, и сочный изгиб, и вот проявляется суть, душа, цвета, краски, тени и полутона. Вот тут — у самого берега, монастырь ромейский, Святого Петра, а на его подворье – верфь. Рядом, внутри Каффы, выстроен, наподобие маленького города, армянский квартал, со своими стенами, воротами, церквями и даже башнями. Всё гуще ложатся мазки. Сначала в этом углу, потом вот здесь. Р-р-раз…. вот и соединились фрагменты, пересеклись, сложились в единое целое. Тут и там здешним диковинным настроением запестрело. Оружейники и ткачи, руссичи и ливонцы, колодцы и ворота….

Много ещё в городе бесцветного грунта, штрихами и красками ещё пока не покрытого. Много где мне не довелось пока побывать. Ничего, придёт время, узнаю, разгляжу ещё один цветной лоскут, из палитры, в обрамление крепостных стен вписанный. В общем, большой, чуждый город понемногу становился всё ближе, проще и понятней. Запоминались рынки и кузницы, валахи и караимы, мечети и скриптории (мастерские по переписке рукописей — прим. ред.).

Появились места, через которые я норовил пройти, даже если для этого мне и приходилось делать крюк. Например, площадь у величественного храма Святой Агнессы, украшенного изобилием лепнины и изваяний. Или прекрасные Георгиевские ворота, над которыми, в белом мраморе, вздымался святой всадник, пронзающий извивающегося гада. Внутри Каструма во множестве высились дома торговцев и нобилей (знати — прим. ред.). Украшенные бесконечными лентами каменных кружев, они приводили в изумление затейливостью своего убранства. Повсюду здесь вызывали любование изящные арочки, колонны, террасы, и парапеты со ступенями. Едва ли не в каждую стену была вложена плита с вырезанными на ней пояснениями, и украшенная гербами Генуи и Каффы, различных консулов и прочих знатных лиц. Пилястры, капители, порталы….

Доковая башня и ворота

Особенно полюбилась мне Доковая башня. Будь у меня выбор, я бы, подобно Консулу, избрал бы именно это место для пребывания по службе, пусть и было это здание гораздо менее нарядным, нежели облюбованная его Светлейшеством башня Морских ворот. Башня Дока представляло собой квадратное и очень простое строение, по-видимому, из первых каффианских построек. Было в нём два этажа с верхней, укреплённой зубцами, площадкой. В самой башне, на втором уровне, располагалась служба сбора податей с таможенным складом внизу. Рядом, чуть не прямо вдоль стены, проходил довольно широкий и глубокий, достаточный для прохода крупных барок и небольших судов, морской канал, выложенный крупным обработанным камнем. Вдоль всего его русла были обустроены мощеные, с подъездами, площадки, с которых  перегружали с воды и на воду грузы. Канал выходил за пределы стены через высокую арку, именуемую «Доковыми воротами». Ворота эти всегда перекрывались на ночь, а при опасности и днём, мощными цепными заграждениями.

К башне прилегает, уже упомянутый мною, старинный ромейский монастырь, с подворьем и храмом.

Тут же, стучит топорами и визжит пилами знаменитая Каффианская верфь. Здесь давно и умело ладят многие суда. Прилегая к стенам верфи, разбросались поселения и цеха конопатчиков, плотников, батифолиев (мастера, изготавливающие медные листы корабельной обшивки — прим. ред.), прядильщиков, ткачей парусины, канатчиков и умельцев в прочих ремёслах, необходимых при строительстве и ремонте кораблей.

Не знаю, что более влекло меня к башне, чудесный ли вид с её высоты, запах ли моря, янтарный ли цвет свежеструганного дерева верфи, удалённость ли от людской суеты? А может, покой Божьей обители или рождающиеся корабли. В общем, здесь, почему-то, мне было славно.

Мокрая площадь и тёмные людишки

Тогда как некоторых мест, напротив, я старательно избегал. Средь таковых была Мокрая площадь, где всегда околачивались всякие тёмные людишки. Здесь воздвигнут был самый большой бассейн, у которого издавна можно было подзаработать, помогая хозяйкам поднести до дому кадку с водой. Теперь же у него просто собирались в ожидании подённой работы всякие пьяницы, бродяги и разорившиеся ремесленники, готовые за несколько чёрных монеток потрудиться землекопами, грузчиками или помощниками служанок.

Еще не любил я подножие башни Климента. Под ней была тюрьма, в которой содержались как должники до выплаты долга, так и злодеи покрупнее, в ожидании суда.  Каффа не тратилась на содержание преступников. Еда и одежда были заботой  родственников или друзей узника. Однако, ежели таковых не находилось, из христианской милости, указывалось страже водить их, худых и оборванных, по городу в поисках подаяния. Отвращало же меня наличие на небольшой этой площади позорного столба, плахи и виселицы. Иногда случались здесь казни и наказания.

Хотя многих это место притягивало. Сюда приходили не только дневные зеваки за щекочущим душу зрелищем. Ночью, говорят, под плахой и виселицей, ищут и выкапывают чародеи корни мандрагоры, что похожи на фигурки маленьких человечков. Корни эти в колдовском деле — первейшее средство.

Палач Гаспарэ и притоны

Здешний палач, огромный, сутулый человек по имени Гаспаре, был нелюдим и всегда спокоен, как, верно, многие люди его занятия. В городе экзекутора уважали и боялись, чураясь, впрочем, дружбы с ним. А уж породниться, как говорили, никто не желал и подавно. Я видел раз, как сёк Гаспаре некого конокрада, перед этим уже изрядно избитого. Сёк бесстрастно и умеючи. Я до сих пор не уверен, выжил ли тот несчастный. Поразило же меня то, что перед плетьми палач не только убедил наказуемого даровать ему, Гаспаре, прощения от всего сердца, но и возжелал обменяться с ним поцелуем. Ещё поговаривали, что он торгует частями тела казнённых. Оказывается и на этот товар есть спрос. Палец висельника, к примеру, верное средство для приворота и стоит он пять дукатов.

За речкой же Каффой приличному синьору и вовсе делать было нечего. А если и занесло сюда случаем, то впору было плюнуть да перекреститься. В этом углу зиял окраинный, тёмный и угрожающий квартал хамалов (грузчиков, носильщиков — прим. ред.), таящий в себе опасности для всех заповедей христовых. Его густая, запутанная кривизна узких улочек копошилась нищими, беглыми, разбойниками, ворами и падшими женщинами. Там же располагались разбитные притоны контрабандистов, подозрительные таверны и множество прочих заведений сомнительного свойства и репутации. Тут город прятал свои язвы подальше от чужих глаз.

Сходство Каффы с Генуей

Не смотря ни на что, сходство Каффы с Генуей, однако, впечатляло. Город так же расстилается вдоль моря. Так же взбегает расплескавшейся волной на прилегающие возвышенности множеством крутых лестничных подъёмов, террас, парапетов и украшенных арочных переходов. Затем, с холмов же, ручейками стекают узкие извилистые улочки, сливаясь пониже в более широкие реки, которые вновь расплёскиваются вокруг перегородивших поток площадей, храмов, монастырей, рынков или казарм.

Впрочем, несмотря на похожесть, каффианский уклад, несомненно, разнился с привычной мне жизнью Генуи. Населённый многими народами, в том числе и иноверными, город сей для меня так и пестрил новизной. В целом, Каффу отличало то, что редко можно встретить в иных местах — пожалуй, некая свободность. Ощущалось это во многом — в манере одеваться, двигаться, говорить, а даже и в первом взгляде или приветствии.

Не смотря на то, что восточные пёстрые ткани здесь были много дешевле, чем далее на западе, одевались в городе сдержаннее и практичнее, следуя лишь понятиям удобства и погоды. В Генуе, Париже или Флоренции, специи, диковинные животные, рабы и ткани служили лишь частью жизни. Здесь же, это была сама жизнь. Я заметил, что многоцветием и пышностью одеяний выделялись лишь праздники да воскресные дни. Засим я, устав от чрезмерного внимания и более не желая сильно выделяться, упростил свои наряд, посрезав с него лишние шнуры и банты. Я заметил, что многие из франков, пообвыкнув в Газарии, с удовольствием использовали в повседневной жизни изрядную долю чужеземного, магометанского платья, тогда как сарацины, даже и из нужды, избегали одеяния латинского кроя.

Каффа жила, торговала, просила и жаловалась латынью. Однако здешнее многолюдье наполнено было столь пёстро, что родился здесь и особый говор, легко доступный как для нас, латинян, так и для представителей прочих народностей. В нём неожиданно, но на удивление изящно были переплетены слова италийские, армянские, еврейские, тюркские, греческие, русские, по значению своему, кратче и точнее прочих, донося смысл и глубину того или иного явления. К этому, впрочем, мне ещё предстояло привыкнуть....

Окончание следует...