«Рабство за тарелку супа»: почему медики бегут со «скорой» в Севастополе

В скорой помощи Севастополя — очередной вялый протест. Сотрудники жалуются на переработки, отсутствие доплат за «вредность», плохое техническое оснащение и нехватку расходников. Но главное — отношение со стороны руководства. Говорить об этом открыто решились только трое. Остальные солидарны, но молчат.

Скандалы в скорой помощи в Севастополе случаются регулярно. Примерно раз в полгода-год кто-то из сотрудников обращается в СМИ с жалобами на нечеловеческие условия и низкие зарплаты. Другие демонстративно пишут заявление об уходе, не в силах вынести плохого отношения пациентов и начальства. Открыто говорить о проблемах решаются немногие. Поэтому со стороны протесты выглядят как разборки в коллективе и «внутряк».

Так и в этот раз. 

Мы побеседовали с медсестрой линейной бригады Кристиной Капацин и фельдшером-диспетчером Оксаной Троян и поддерживающей их главой профсоюза Татьяной Кононенко. Среди прочего, попытались выяснить у протестующих, в чём причина штрейкбрехерства в среде скоропомощников.

Вторую сторону должна была представлять главврач ГБУЗС «Центр экстренной медицинской помощи и медицины катастроф» Татьяна Стульба. Но в последний момент она заболела и попросила коллектив во главе с начмедом Сергеем Ксенофонтовым и старшим фельдшером оперативного отдела Анной Корецкой рассказать, как идут дела в скорой помощи.

Болезненная вредность 

Кристина Капацин работает медсестрой бригады скорой помощи. В коллективе она известна тем, что неустанно борется за свои права и одерживает вполне материальные победы.

Когда Кристине без её согласия стали ставить больше дежурств, чем положено на ставку, она пожаловалась в трудовую инспекцию и получила компенсацию — около 50 тысяч рублей.

Сейчас Кристина добивается, чтобы в скорой начали, наконец, платить за «вредность».

«В разговоре с главой профсоюза <Татьяной Кононенко> я узнала, что положенное за „вредность” нам не платят, — рассказывает медсестра. — Потом последовала жалоба <от профсоюза> в трудовую инспекцию, и в мае-июне многие получили одномоментную доплату 10–20 тысяч рублей. А я не получила. Так и выяснилось, что „вредность” у меня ниже, чем у коллег по бригаде».

Когда Кристина устраивалась на работу, её предупреждали, что условия труда в скорой вредные: так было написано в объявлении о поиске сотрудников, такая же формулировка значилась в трудовом договоре. Был прописан и конкретный коэффициент специальной оценки условий труда (СУОТ) — 3.2. Но тогда она не знала, что это значит.

«Карту СОУТ, как положено по закону, мне не предоставили», — говори Капацин.

Примерно через год выяснилось, что у фельдшера, в паре с которым постоянно работает Кристина, «вредность» выше — 3.3. Это значит, что он имеет право на доплаты и молоко, но главное — на 36-часовую рабочую неделю (вместо 39-часовой, как у остальных), более длительный отпуск, досрочный выход на пенсию.

«Мы везде ездим вместе, вместе работаем с пациентом. Я, как второй номер, контактирую с больными чаще: фельдшер заполняет бумаги, делает назначения, а я провожу все манипуляции. Но у него „вредность” есть, а у меня нет», — возмущается Кристина.

Медсестра затребовала у руководства акты обследования её рабочего места. Лишь после содействия трудовой инспекции выдали документы на руки. Изучив их, Кристина очень удивилась.

«Главный рабочий инструмент сотрудника скорой — укладка, — рассказывает она. — Это большой оранжевый чемодан с медикаментами и расходниками весом около 8 кг. А ещё есть кардиограф, тонометр, кислород. Но по бумагам, если я правильно понимаю, я поднимаю всего 1,5 кг за раз и переношу в среднем на 8 метров. Про носилки с пациентом в СОУТах даже намёка нет».

Согласно протоколу измерения тяжести трудового процесса (копия есть в редакции ForPost) медики скорой не ходят по пересечённой местности, а перемещаются исключительно в горизонтальной плоскости; не принимают во время работы неудобных и вынужденных поз.

«А как же реанимационные мероприятия? — возмущается Кристина. — Вы когда-нибудь пробовали „качать” человека 40 минут, сидя на полу?»

С климатическими факторами в скорой якобы тоже всё в порядке: температура в машине не поднимается выше 22–24 градусов. Правда, этим летом у Кристины случился тепловой удар, что подтверждается справкой. В тот день, вспоминает она, в карете скорой было +38.

Не учтено, считает Кристина, и воздействие спецсигналов. «По актам световое и звуковое воздействие в нашей работе не характерно, — поясняет она. — А я за год от сирены оглохла».

Но главное — это биологический фактор. По СОУТам Кристина не работает с такими опасными инфекциями как туберкулез, сифилис, столбняк, коклюш.

«По документам, мы не сталкиваемся с возбудителями пневмонии, менингита, гриппа и ОРВИ, хотя мы их каждый день пачками возим. Не встречаемся с дизентерией. Не имеем дела с чесоткой, токсинами», — перечисляет медсестра.

Как вышло, что в одной и той же бригаде, на одних и тех же должностях у сотрудников скорой вредность разная, Кристина не знает. «СОУТы при <предыдущем главвраче Надире> Ахмерове делались. Я не знаю, как...» — говорит она.

Но даже те, у кого «вредность» выше, доплаты не получают. «Это [выплаты по предписанию трудовой инспекции] была однократная акция, — говорит она. — Сейчас никому ни копейки не платят».

Кристина пожаловалась на действия руководства в прокуратуру и трудовую инспекцию. В ближайшее время лично для неё будет проведена внеплановая специальная оценка условий труда.

По данным профсоюза, в скорой у большинства сотрудников «вредность» рассчитана с нарушениями. Мы спросили Кристину, почему люди не протестуют.

«Им ничего не надо, — с сожалением говорит женщина. — Они привыкли быть рабами, работать за тарелку супа, не знают и не помнят, что такое нормы. А я 25 лет прожила в Белоруссии, работала там юристом (у Кристины высшее юридическое образование. — ForPost) и в медицине. Там нормы соблюдаются буква в букву. А у нас все ждут, когда за них сделают. Подходят ко мне и спрашивают: „Кристина, а нам доплаты за «вредность» будут?”». 

«Элементарного нет: шприцев, перчаток»

Фельдшер Оксана Троян работает в скорой больше 30 лет, последнее время — в самом центре службы, в диспетчерской. С некоторых пор Оксана ведёт тетрадку, куда записывает всё, что происходит на работе.

На школьных листах в клеточку крупным размашистым почерком — подсчёт вышедших на смену бригад: по записям, в смену выходит 24–28 экипажей, часть из них ещё и снимают на проведение массовых мероприятий.

А должно быть минимум 40: из расчёта 0,7 бригады на 10 тысяч человек, говорит диспетчер.

«На днях <глава департамента здравоохранения Сергей> Шеховцов написал у себя на странице в Facebook, что у нас в городе 30 линейных бригад и две специализированные — реанимационная и психиатрическая. А их отродясь столько не было», — говорит Оксана, водя пальцем по строчкам.

Всё это сказывается на времени доезда.

«У нас есть экстренные вызовы с поводом „умирает”, на которые мы, по внутреннему приказу, должны отправить свободную бригаду в первую минуту. Бывало так, что вызывают из Камышовой бухты, а свободная бригада — только в Орлином. Как, думаете, возможно при таких расстояниях обеспечить доезд в 20 нормативных минут? Естественно, бригада может не успеть спасти человека, но по бумагам у нас норматив выдерживается, — рассказывает медик и тут же осекается: — Но об этом родственники должны говорить, писать жалобы, добиваться. Мы не имеем права».

Для вызовов, где речь идёт о жизни и смерти, была создана специальная реанимационная бригада. Машину оснастили по последнему слову, набрали квалифицированный персонал.

«Но по устному распоряжению руководства реанимобиль стали гонять на все вызовы подряд, — сетует Оксана. — Из-за чего уволились трое врачей-реаниматологов. Они знают, как спасать жизни, а как лечить бабушку с давлением, которой должен заниматься участковый терапевт, — нет».

На время доезда влияет и некорректная работа программного обеспечения и мобильных устройств, призванных облегчить работу медиков.

«У нас есть системы отслеживания машин, но они постоянно глючат, — поясняет Оксана. — Бригада давно освободилась, а у меня висит „на вызове”. Или я уже нажала кнопку „передать вызов”, а у доктора на планшете это не отобразилось. Это всё из-за плохой мобильной связи в городе. Дозвониться тоже невозможно — нет связи. У нас проблемы в городе с покрытием и мобильным интернетом. Бывает, что заряда телефона или планшета не хватает на всю смену».

Начальство требует, чтобы все сотрудники ходили исключительно в форме. Но комплекты — летний, демисезонный и зимний — выдали в одном экземпляре. Прачечной на подстанциях нет, приходится стирать их дома. После смены медики складывают форму в пакет и везут её через весь город на общественном транспорте, что категорически запрещено СанПиНами.

«Мы же заразу разносим, но в первую очередь под ударами — наши семьи», — говорят Кристина и Оксана.

С помывкой машин тоже проблемы. Договоры заключены только на внешнюю обработку машин, салон водители и медики моют сами. Грязную воду с остатками крови, мочи и рвоты сливают тут же, у дверей подстанции. «На санитарные нормы всем плевать», — говорит диспетчер.

Недавно в скорой провели модернизацию укладок — купили новые ящики и укомплектовали их медикаментами. Но бригадам всё время не хватает расходников.

«Не было спиртовых салфеток, тест-полосок для глюкометра, шприцев 10 мл, маленьких перчаток, — перечисляет фельдшер. — Взамен давали перчатки для работы с ВИЧ-инфицированными. Они слишком плотные, работать в них неудобно».

Одно время спиртовые и нашатырные салфетки стали поступать, но плохого качества — совершенно сухие, добавляет она.

«Что ни спросишь, ответ один: „Денег нет, плохо работаете, всё уходит на штрафы”, — говорит Оксана. — Но мы были на приёме у директора ТФОМС Татьяны Гроздовой, она сказала, что скорая за восемь месяцев заработала 133 млн рублей. Штрафов всего 472 тысячи, в основном за некорректное заполнение карт. Где деньги?» — задаётся вопросом фельдшер.

Техническое состояние автомобилей пока сносное — с 2014 года машины поступали регулярно. Но мелкие неисправности (вроде через раз работающего «ручника») случаются. Текущий ремонт водители делают сами, мелкие расходники приобретают за свой счёт, рассказывает Оксана.

Она добавляет, что руководство скорой за кадры не держится. «Чуть что не нравится, говорят: „Увольняйтесь”. Только очередь к нам не стоит. За последние полгода ушли опытнейшие сотрудники, знающие экстренную службу, они могли в оперативном порядке решить любой вопрос. А пришли зелёные выпускники медколледжа», — говорит она.

На последних страницах тетради Оксаны — фамилии и должности. В списке 45 человек, бóльшая часть — административный и технический персонал: начмед, фармацевт, зав оперативным отделом, IT-специалисты, юрист, главный экономист, главный бухгалтер, завгар, механик, водители.

Семь врачей и тринадцать фельдшеров.

Мы спрашиваем Оксану, почему люди предпочитают заявление об уходе открытому протесту. «Люди устали, — рассуждает фельдшер. — У нас всегда было несладко, но мы держались, верили в своё дело. А сейчас начальство нас не уважает. Кто будет это терпеть? Только те, у кого дети, кредиты, долги. Да и эти уходят. Недавно фельдшер, мать-одиночка с двумя детьми, уволилась», — заключает она.

«Могу сказать всё, что думаю»

Коллег поддерживает Татьяна Кононенко, врач-психиатр с 42-летним стажем, двадцать лет возглавляющая в скорой профсоюз.

Полгода Кононенко отказывалась подписывать карты СОУТ из-за нарушений: сотрудников не допустили к процедуре оценки условий труда на их рабочих местах. После — выбивала положенные доплаты через инспекцию по труду. А сейчас пытается составить, наконец, коллективный договор.

«Мы хотели разработать эффективные контракты, но информацию по должностям нам не дают. Штатного расписания нет даже у юриста», — возмущается глава профсоюза.

По словам Кононенко, нарушения трудовых прав в скорой происходят ежедневно. Людей заставляют работать больше, чем они могут и согласны, — просто ставят им дежурства сутки через сутки. Задерживают со смен на полтора-два часа без доплат. Настаивают, чтобы работники брали отпуск частями. Премии и стимулирующие распределяют без объяснений.

«Раньше скорая жила прозрачно: все приказы и распоряжения вывешивались на доску. Сейчас этого нет», — констатирует Кононенко.

Пожилая врач признаёт, что зачастую лишь она может высказать главврачу в лицо всё, что думает о сложившихся порядках.

«Я занимаюсь исключительно соблюдением трудового законодательства: контролирую отпуска, стимулирующие, распределение ставок, — говорит она. — Если вижу несправедливость, молчать не буду. Мне 72, я в том возрасте, когда можно сказать. Но меня обвиняют во всех бедах: Кононенко не согласна, Кононенко не подписывает».

«На днях одно из изданий опубликовало статью, как в скорой всё хорошо, — рассказывают Кристина и Оксана. — К ней приложили ролик, который был снят ещё в апреле. Это ответ на наше интервью, которое мы дали общественному движению „Севастопольская альтернатива”».

«Как только наше видео вышло, главврач собрала сотрудников и стала требовать, чтобы кто-нибудь дал опровержение, — продолжает Оксана. — Все сидели, понурив головы и опустив взгляд. Молчат, но на предательство не пойдут», — добавляет она.

Проблемы старые, жалобы новые

Главврач скорой помощи Татьяна Стульба встретиться с корреспондентом ForPost не смогла — объяснила, что заболела. Однако в назначенный час во дворе центральной подстанции на ул. Пугачёва собралось больше десяти человек: заместитель главврача по медицинской части Сергей Ксенофонтов, старший фельдшер оперативного отдела Анна Корецкая, исполняющий обязанности заведующего гаражом Анатолий Иванченко и сотрудники.

Все с ходу бросились защищать главного врача, настаивая на том, что перечисленные коллегами проблемы начались много лет назад. Главврач пытается их решать, но постоянные жалобы во все инстанции, наоборот, приводят к тому, что в скорой с начала года побывало более 40 проверок. Они находят нарушения, допущенные предыдущим руководством экстренной службы, и учреждению приходится платить десятки миллионов рублей штрафов за огрехи давно уволенных руководителей.

По «вредности» вопрос уже решён, заверил начмед Ксенофонтов. Получено предписание от трудовой инспекции о проведении повторной оценки условий труда. И оно будет выполнено, как только пройдут торги и определится компания, готовая провести СОУТ.

С расходниками в течение года действительно были проблемы, рассказывают фельдшеры. Но только потому, что в скорой не было грамотного специалиста по госзакупкам. Запасы истощались, а новые тендеры не проводились. Но сейчас вроде бы всё налаживается, говорят люди.

Завгар Анатолий Иванченко, ранее работавший водителем, потом механиком, заверил, что запчасти уже несколько месяцев никто из водителей за свой счёт не покупает. Всё необходимое есть в гараже. Для нужд скорой создан штат из трёх техников, а мелкий ремонт вроде замены колодок или фильтров водители должны делать согласно должностным обязанностям. Раньше водители делали шиномонтаж за свой счёт, а теперь в гараж закупили всё необходимое оборудование, добавляет Иванченко.

Кондиционеры и печки в машинах работают, заверил завгар. Правда, в некоторых машинах система сделана так, что в кабину холодный воздух не попадает, поэтому бригада мучается от жары, в то время как пациенты едут в прохладе и комфорте, добавляет начмед.

«Но это конструкция такая, — пожимает плечами Ксенофонтов. — От нас это не зависит».

Форма бригадам выдавалась в последний раз около двух лет назад. Но есть планы по пошиву новой. Реанимационной бригаде, которая ездила на соревнования в Чувашию, новые комплекты уже выдали, остальным — выдадут к зиме, уверены сотрудники. А к весне пошьют ещё один, весенне-летний комплект.

Что касается соблюдения СанПиНов, то форму скоропомощники действительно стирают сами. Но многим так удобно, заверили мои собеседники.

Машину тоже моют согласно должностным обязанностям: медики протирают полки, оборудование, носилки, а стены и пол моет водитель. Всё обрабатывается специальным дезраствором, который не нужно экспонировать.

«Побрызгал, подождал 15 минут, протёр салон — можно ехать», — говорят фельдшеры.

Салфетки, которыми наводят чистоту внутри машины, собираются в специальные мешки и утилизируются как отходы повышенной опасности. Машины оборудованы УФ-рециркуляторами — их можно использовать прямо в процессе работы.

Если машина совсем грязная, она моется на центральной подстанции, где есть специальный канализационный слив. «В любом случае стоки туда попадают обезвреженные дезраствором», — заключает Анна Корецкая.

Жалоба у всех присутствовавших была только одна — на низкую зарплату и отсутствие премий. И в этом сотрудники дружно обвинили главу профсоюза Кононенко: она, мол, не подписала коллективный договор и эффективные контракты.

Правда, позже к беседе присоединилась юрист скорой, не пожелавшая назвать свою фамилию. Она сообщила, что сейчас идёт процесс создания правил внутреннего трудового распорядка: их собираются направить в профсоюз на утверждение.

Штатное расписание профсоюзу тоже выдадут, а эффективные контракты — согласуют в ближайшие недели.

Что касается взаимоотношений в коллективе, здесь единодушие, видимо, недостижимо.

«Главврач Татьяна Николаевна строгая, вспыльчивая, но это хорошо. Начальник должен быть требовательным», — в финале беседы поделилась с корреспондентом ForPost фельдшер, пожелавшая остаться анонимной.

Реплики с обоих флангов были сдобрены изрядной долей взаимных обвинений, обид и обесценивания. Большого труда стоило отделить их от реальных проблем.

В целом это подтверждает: протест в скорой во многом связан с личным. Но поднятые нашими собеседниками вопросы действительно болезненны, и огульно называть их «внутряком» нельзя.

Ведь от самой малости — будь то незаряженный планшет или отсутствие расходников в укладке — зависит жизнь пациента. И попросить костлявую с косой обождать, пока пройдёт очередной тендер или отладят ПО, не получится. 

От мелочей зависит всё — здесь и сейчас.

Екатерина Резникова