"Красный" ад на крымской земле

. Бухенвальд, Дахау, Освенцим, Заксенхаузен, Маутхаузен — одни только названия концлагерей Третьего рейха до сих пор вызывают кошмарные чувства. От одной только мысли, что за этими именами нечеловеческого (и все же человеческого) ужаса стоят сотни тысяч зверски оборванных жизней, становится не по себе. 

Места, где располагались лагеря смерти, навсегда остались незаживающими кровоточащими ранами не только в народной памяти, но и в горькой правде земли, навеки пропитанной страданием. Есть такая рана и в Крыму — в поселке Мирном Симферопольского района, на месте бывшего совхоза "Красный", где в 1941 году оккупанты организовали место принудительного содержания военнопленных и гражданских лиц. Условия содержания здесь были не менее кошмарными, чем в лагерях смерти.

В канун Международного дня памяти жертв фашизма, который отмечается каждое второе воскресенье сентября, корреспондент РИА Новости Крым побывал на месте массовой гибели крымчан.

Птичники вместо бараков

Сегодня на месте массовых расстрелов узников концлагеря расположен мемориальный комплекс жертвам фашистской оккупации Крыма 1941-1944 годов "Концлагерь "Красный". Его открыли в 2015 году. Хотя закладной камень с надписью, что здесь будет сооружен мемориал жертвам фашизма, был установлен здесь в далеком 1972 году.

"В апреле 1944 года на этой территории были установлены временные памятники, — рассказывает директор мемориала Сергей Жученко. — В 1960-м на месте одного из них установили обелиск. В семидесятые годы состоялся ряд судебных процессов над теми, кто служил в охране концлагеря, принимал непосредственное участие в расправе над его узниками. В ходе подготовки этих судебных процессов были выявлены новые места расправ, и 29 января 1972 года в братскую могилу рядом с обелиском перезахоронили останки 1806 жертв фашистского террора, обнаруженных в ходе подготовки следственных действий. Тогда же рядом с братской могилой установили закладной камень (по сей день он хранится на территории мемориала)".

До войны на месте будущего концлагеря располагалось крупное птицеводческое хозяйство. "Огороженная территория, спланированная местность. Именно поэтому фашисты остановились на этой территории, — предполагает Жученко. — В помещениях, которые использовались для содержания птиц, находились узники. Территория концлагеря располагалась чуть дальше нынешнего мемориала, сооруженного на месте массовых расстрелов узников весной 1944, когда части Красной Армии приближались к Перекопскому перешейку. Большую часть фашисты расстреляли в урочище Дубки".

Из глубины страданий

В музейном зале мемориала нет окон. На стенах, над экспозиционными витринами, в полумраке алеют очертания Чатыр-Дага. Из Мемориального сквера, разбитого в полукилометре от комплекса на месте массового расстрела, открывается прекрасный вид на эту гору. Скорее всего, последним, что видели узники концлагеря перед расстрелом, был виднеющийся вдали Чатыр-Даг…

Посредине зала — символический колодец смерти, дно которого усеяно самодельными алюминиевыми наручниками (такими связывали людям руки перед расправой). Его отделяет от посетителей стекло. На стекле — букет искусственных гвоздик. Это символическое окно в мир апофеоза бесчеловечности, подсвеченное изнутри красным светом, зияет бездной чудовищных мук.

Сергей Жученко подводит к стендовой витрине, посвященной судьбе узницы концлагеря Татьяны Тарановой. 

"О ней упоминает в своей книге "Страда партизанская" комиссар соединения партизан Крыма Николай Луговой, — говорит он, указывая на толстую книгу, лежащую рядом с фотографиями и двумя листочками напечатанной на пишущей машинке автобиографией Тарановой. — Ее вывели на расстрел, она оказалась в одной из ям живой, зацепило немножко. Ночью выбралась, некоторое время скрывалась, но кто-то из местных жителей ее выдал — и она опять оказалась в этом концлагере. Выказала мнимую готовность сотрудничать с фашистами, поддерживала связь с партизанами. Закончилась война, Татьяна не смогла доказать свою непричастность к предательству и оказалась теперь в другом лагере за несовершенные преступления. Отбыла полный срок. Вышла из мест лишения свободы, через ряд судебных процессов восстановила свое доброе имя — нашлись свидетели, которые подтвердили факт непричастности ее к предательству… Судьба этой женщины — прямое доказательство того, что в ряде случаев на глубине колодцев, ям, траншей люди оказывались живыми".

Идем дальше вдоль экспозиционных витрин, и Сергей Николаевич показывает листок, исписанный размашистым почерком. "Это интересная записка, — останавливается он. — В период оккупации из камеры симферопольской тюрьмы могли выпустить человека под залог. На время. Один из находившихся в камере вышел, выпущенный под залог, нашел родственников Владимира Бранковского (его фотография соседствует с запиской — авт.) и передал им эту записку: "Дай, пожалуйста, подателю сего мой серый пиджак, а то в камере холодно". К моменту возвращения его в камеру Бранковского уже доставили сюда и расстреляли". 

Директор мемориала признается, что около года он и его коллеги бились над расшифровкой первого слова в записке, напоминающего обращение, пока не показали лапидарное послание родственникам узника. Загадочным словом оказалось ласковое обращение к жене Паше: Пашеточка.

Переходя от одной экспозиционной витрины к другой, Сергей Николаевич рассказывает истории, связанные с судебными процессами 70-х годов над теми, кто служил в охране концлагеря: "На суде один из них говорит: "Я не причастен к расстрелам, я всего лишь рубил проволоку на куски". А потом эта проволока превращалась на руках узников в наручники. Перед тем, как вывести на расправу, людям скручивали руки за спиной. Второй говорит: "Я не причастен к расстрелам, я всего лишь конвоировал военнопленных к краю абрикосового сада, а там их перехватывали фашисты". Остается добавить: и тут же расстреливали. По результатам процессов самый мягкий приговор — 15 лет исправительно-трудовой колонии — вынесли всего в двух случаях. Остальные оказавшиеся на скамье подсудимых коллаборационисты по приговору военного трибунала были расстреляны.

Из-под стекла другой выставочной витрины с фотографий на нас смотрят двое мальчишек. Один из фотопортретов подписан: сделанная неровным детским почерком за 5 лет до начала войны подпись гласит, что эту карточку запечатленный на ней дарит на память другу. 

"Виктор Сенькин, четырнадцать лет, и Семен Мирошников, пятнадцать лет, как гласит документ, "перерезали провод в немецкой части", — рассказывает Сергей Николаевич. — Это были два друга. Кто-то их заметил, выдал. Были определены сюда, здесь расстреляны. По воспоминаниям потомков одного из мальчиков, речь шла о телефонном проводе". Жученко добавляет, что познакомился с родственниками героев благодаря эфиру на радио "Спутник в Крыму", где рассказал о подвиге юношей.

"Сколько их там?.."

У входа в музейный зал мемориала — стена скорби. На ней — имена людей, чью жизнь гитлеровцы оборвали в концлагере. Имена, которые удалось установить. К настоящему времени на стену скорби нанесли около 900 имен. 

"Двести одно имя было увековечено накануне открытия комплекса в 2015 году. Через год — еще пятьсот пятьдесят шесть имен, девяносто имен — накануне 9 мая прошлого года, и более 70 имен в этом году, — рассказывает Сергей Жученко. — Большая часть имен, увековеченных на стене скорби в ходе последнего этапа, была обнаружена в материалах уголовного дела. В 1947 году в Севастополе состоялся суд над представителями немецкого генералитета. И в материалах мы обнаружили список жертв фашистского террора, который ранее нигде не публиковался. Этот список был создан тогда, когда еще на этой территории не работала государственная комиссия (Чрезвычайная государственная комиссия по установлению злодеяний немецко-фашистских захватчиков на территории совхоза "Красный" — авт.)".

По официальным данным, в годы оккупации фашисты замучили здесь около 15 тысяч человек. Вряд ли это число предельное. Члены государственной комиссии приступили к работе на месте бывшего совхоза в апреле 1944 года, сразу же после освобождения Крыма от оккупантов. Однако в определенный момент были вынуждены прекратить подъем тел. Не в последнюю очередь из-за теплой крымской погоды, способствовавшей стремительному разложению тел. 

"В официальном документе есть цитата: "Из санитарных (медицинских) соображений дальнейшее вскрытие мест расправ и подъем тел на поверхность прекратить", — говорит директор мемориала и постепенно переходит на шепот: — Скажите мне, сколько их там осталось? Сколько? Только один Господь Бог знает…".